Ох, какое душное лето,
пахнет мёдом смолистая хвоя,
на дожди наложено вето,
вишни лопаются от зноя.
Только, к счастью, тот зной не вечен,
вот и солнце не так уж пышет,
тихий, ветром омытый, вечер,
словно голубь, слетел на крыши.
Звонче пёстрых птиц перекличка,
словно миру желают удачи.
Вот по просекам с электрички
люди тихо шагают к дачам.
Пиджаки – на руке. Авоськи.
Растопыренные портфели.
А на небе желтее воска
отпечатаны чётко ели…
На террасах вкуснее ужин,
самоварный дымок струится,
отдыхают тела и души,
веселеют слова и лица.
Узкий месяц сквозь ветви светит,
серебрит ручейком ступени,
прикорнули уютно дети
у родителей на коленях.
Ночь не выглядит вовсе мрачно.
Засыпают ребята мигом…
Только вдруг весь посёлок дачный
вкось прорезан охриплым криком:
– Бах!.. Та-тá! Та-та-тá! Та-тá-та!..–
пулемёт, а потом – граната…
Передать чей-то хочет голос
вой железа слепой и голый…
Фортки хлопают…– Мóчи нету…–
И посёлок не спит, и лёжа
рассуждают о парне этом:
– Да… а матери каково же…–
И опять в тишине сторожкой
хриплый вой на рассвете сером…
Он лежал всю ночь под бомбёжкой.
Было семь ему в сорок первом.
